Данный раздел политической биографии Клиффа Слотера охватывает период с 1928 по 1963 год. Второй раздел, начиная с 1963 года и до его смерти, будет опубликован позже в этом году.

Ленин о диалектике Слотера

В том же номере Labour Review была опубликована первая часть длинного эссе Слотера, под названием «В мастерской революции: Философские тетради Ленина». Позже опубликованная в виде брошюры под названием Ленин о диалектике, эта работа оказалась самой известной и влиятельной из его теоретических работ. Эссе стало крупным вкладом в прояснение отношения диалектического материализма к анализу социальных явлений и политических процессов. Значение этого эссе в контексте борьбы против стремления СРП к воссоединению с паблоизмом было аналогично изложению Троцким материалистической диалектики в борьбе фракций в Социалистической рабочей партии в 1939-40 годах. Вместе с брошюрой Оппортунизм и эмпиризм, написанной Слотером в марте 1963 года и опубликованной в качестве заявления Национального комитета СРЛ, работа Ленин о диалектике сыграла важную роль в воспитании кадров Международного Комитета в годы, последовавшие за расколом с Социалистической рабочей партией.

То высокое уважение, которым Слотер пользовался во всем Международном Комитете, в значительной степени основывалось на благодарности к нему, которую питали товарищи, изучавшие эту работу.

Публикация советскими редакторами нового англоязычного издания Собрания сочинений Ленина в 1961 году стала крупным политическим и интеллектуальным событием. Это издание включало новый том под номером 38, состоявший из значительного собрания выписок, сделанных Лениным в ходе изучения ключевых работ по философии. Наиболее важными были «Конспект книги Гегеля Наука логики» и «Конспект книги Гегеля Лекции по истории философии». 38-й том также включал замечательное эссе «К вопросу о диалектике». Эти работы были написаны в 1914–15 годах, после приезда Ленина в Швейцарию после начала Первой мировой войны.

Заметки Ленина о Гегеле не были полностью неизвестны за пределами Советского Союза до публикации нового издания Собрания сочинений Ленина. В 1955 году на французском языке вышло издание Cahiers philosophiques Ленина, которое получило широкий резонанс.

Однако публикация Тетрадей на английском языке значительно расширила их читательскую аудиторию и оказала огромное влияние на политическую и научную оценку Ленина. Эти заметки ясно показали, что Ленин был мыслителем огромной глубины. Попытки изобразить его просто умелым политиком, интуитивно реагирующим на возникающие возможности, были разбиты вдребезги. Ленин был, как он однажды назвал себя в письме Горькому, «искателем» философии, способным схватывать самые сложные и абстрактные концепции.

В 38 томе были подняты важные вопросы: каково было отношение изучения Лениным Гегеля в 1914–15 годах к завоеванию власти большевиками в 1917 году? Почему Ленин в условиях бушующей мировой войны часами сидел в швейцарской библиотеке в Берне, изучая гегелевскую Науку о логике, один из самых сложных и абстрактных философских трактатов? Еще один вопрос, поднятый Тетрадями, касался их связи с более ранней работой Ленина по философии Материализм и эмпириокритицизм. Последнюю книгу часто критиковали как пересказ «вульгарного» материализма. Означали ли заметки Ленина о Гегеле фундаментальную переориентацию его теоретического мировоззрения от скучного «механического материализма» к «диалектической» смеси материализма и идеализма? Неужели Ленин под влиянием Гегеля, наконец, прозрел и существенно изменил свою прежнюю непримиримую враждебность к идеализму?

Руководство Социалистической рабочей лиги знало о Тетрадях до публикации 38 тома. В статье Питера Фрайера 1958 года в Labour Review «Ленин как философ» автор цитировал отрывки из французского философского журнала Cahiers philosophiques. В этой важной статье Фрайер привел отрывки из Тетрадей (переведенные с французского языка самим Фрайером), чтобы опровергнуть презрительное отношение Э.П. Томпсона к Ленину как приверженцу механического материализма, который плохо разбирался в тонкостях диалектического мышления [73].

Не может быть никаких сомнений в том, что содержание и значение Философских тетрадей были предметом интенсивных дискуссий в руководстве СРЛ и, в особенности, между Хили, Слотером, Томом Кемпом и Сирилом Смитом. Хили, в частности, стремился привлечь внимание к методологическим вопросам, поднятым в ходе текущей борьбы с СРП. Вспоминая выступление Троцкого против прагматизма Джеймса Бёрнхема в борьбе фракций 1939–40 годов, СРЛ уже начала обращать внимание на низменные и банальные прагматические расчеты, которые определяли политику СРП. Вполне вероятно, что Хили убедил Слотера написать эссе о новом издании. Мотивы для написания эссе были четко сформулированы в его начале:

«Эти труды окажутся абсолютно бесценными в процессе, который сейчас начинается: разработка марксистской теории для решения революционных задач рабочего класса в этой стране и в любой другой. Точно так же как Ленин внес свой огромный оригинальный вклад в теорию как часть построения революционного руководства в начале века, так и теоретическое развитие сегодня будет осуществляться только как часть живой борьбы за преодоление предательств и теоретического вырождения социал-демократического и сталинистского движений. Преодоление последствий этих предательств — это не вопрос слов, а вопрос создания альтернативного руководства, которое может вооружить рабочий класс развивающейся теорией, необходимой для осознания его исторической роли и необходимой стратегии классовой борьбы.

Поэтому при чтении Ленина наша цель состоит не в том, чтобы найти рецепты для решения наших нынешних проблем, а в том, чтобы получить представление о методе, используемом этим выдающимся мыслителем и политическим лидером. Используя этот метод, Ленин сделал важные открытия о природе мирового капитализма, а также об общественных отношениях и идеологиях своего времени, особенно в России. Эти открытия изучаются больше, чем сам метод, и все же использование Лениным диалектического метода было ключом к его способности анализировать новые этапы экономического и политического развития, а также к его мастерству в политической стратегии и тактике» [курсив в оригинале, 74].

Слотер отверг попытки представить заметки Ленина о логике Гегеля как разрыв с Материализмом и эмпириокритицизмом:

«В некоторых кругах принято утверждать, что Ленин понял диалектику только тогда, когда он читал Гегеля в 1914–15 годах; даже модно считать это доказанным. В своих ранних работах Ленин, как говорят, был грубым механицистом; предполагается, что эта грубость была наиболее явной в его Материализме и эмпириокритицизме (1908), но при этом подразумевается, что его отношение к партийной организации и политическим вопросам было жестким и догматичным. Важно видеть, что доказательств мало: вместо рассмотрения фактической работы Ленина, включая Материализм и эмпириокритицизм, нам обычно представляют усеченные выдержки из последней работы, которые искажают ее смысл, или серию коротких цитат из Тетрадей, которые должны показать, что Ленин отрекся от своего философского прошлого…

Нет сомнений в том, что его чтение Гегеля в начале Первой мировой войны обогатило теорию Ленина, позволило ему глубже проникнуть в суть противоречий империализма и рабочего движения, но совершенно неверно проводить жесткую демаркацию, которая сейчас так часто проводится между “догегелевской” и “постгегелевской” фазами его политической жизни. Скорее, в работе самого Ленина есть действительное диалектическое развитие» [75].

Вторая часть эссе Слотера связывала работу Ленина над Гегелем с проблемами политического анализа и практики, поднятыми в борьбе с СРП. Лидер СРП Джозеф Хансен, позже разоблаченный Международным Комитетом как информатор ФБР, выступал за политическую практику, основанную на импрессионистской реакции на «факты» в любой конкретной политической ситуации. Это сочеталось, подчеркивал Слотер, с формой пассивного «объективизма» — часто ошибочно принимаемого за материализм, — который оценивает политические события так, как будто они разворачиваются полностью вне и независимо от человеческих действий в целом и «критико-революционной» практики в частности.

Объективисты — как объяснял Ленин еще в 1894 году, за 20 лет до написания своих Тетрадей, — говорят о «неизбежности» того или иного политического исхода; но в отличие от марксистского (диалектического) материалиста, они не раскрывают, «какая именно общественно-экономическая формация дает содержание этому процессу, какой именно класс определяет эту необходимость» [76]. Таким образом, как подчеркнул Слотер, это сочетание импрессионистского «преклонения перед свершившимся фактом» и объективистской пассивности сводит марксистскую партию (в той степени, в какой ее можно назвать марксистской), к роли бессильного наблюдателя событий, избегающего своей ответственности вмешиваться в события и обеспечивать руководство рабочим классом, стремления повернуть события — в той мере, в какой такой потенциал объективно существует, — в революционном направлении.

Слотер утверждал, что работа Ленина над Гегелем укрепляет революционное движение в сопротивлении такому, по сути, немарксистскому и ревизионистскому подходу к политике:

«Ленинские Тетради о Гегеле могут показаться неясными и не очень актуальными предварительными занятиями, когда во всем мире происходят большие события. Однако именно на теоретическом фронте должна вестись самая острая и бескомпромиссная борьба. Ошибочная концепция может означать здесь целый ошибочный метод, отношения между фактами будут совершенно неправильно поняты, и будут сделаны катастрофически неправильные выводы. Например, некоторые “марксисты” предполагают, что марксистский метод имеет ту же отправную точку, что и эмпиризм: то есть он начинается с “фактов”. Трудно понять, почему Ленин и другие должны были тратить так много времени на Гегеля и диалектический метод, если бы это было так. Конечно, каждая наука основана на фактах. Однако определение и установление “фактов” имеет решающее значение для любой науки. Частью создания науки является именно ее разграничение и определение как области исследования со своими собственными законами: “факты”, как показывает опыт, объективно и законно взаимосвязаны таким образом, что наука об этих фактах является значимой и полезной основой для практики. Наши “эмпирики”-марксисты в области общества и политики далеки от такого положения дел. Их процедура состоит в том, чтобы сказать: у нас была программа, основанная на фактах, какими они были в 1848 или в 1921 или в 1938 годах; теперь факты, очевидно, другие, поэтому нам нужна другая программа…

Ложный и немарксистский взгляд на “факты” приводит к этим ревизионистским идеям. То, что говорят наши “объективисты” своим девизом “история на нашей стороне”, заключается в следующем: посмотрите на происходящие большие схватки, сложите их вместе, не анализируя их, действуйте согласно своим представлениям об их значении, сложите все это вместе — и у вас есть “факты”. Колониальные революции победили здесь, успешны там и в другом месте; тогда успех колониальной революции является фактом. Националистические лидеры, такие как Нкрума, Мбойя и Насер, произносят “антиимпериалистические” речи и даже проводят национализацию; это говорит о том, что история необратимо и неумолимо склоняет непролетарских политиков в социалистическом направлении. Но “объективизм” такого рода — это совокупность впечатлений, а не богатый диалектический анализ всей картины в целом, с частями, связанными друг с другом. Подлинно объективный анализ начинается с экономических отношений между классами в мировом масштабе и внутри наций. Он проходит через анализ отношений между потребностями этих классов и их сознанием и организацией. На этом он основывает свою программу для рабочего класса на международном уровне и внутри стран. Список “прогрессивных сил” — это не объективный анализ! Это его противоположность, т. е. просто набор поверхностных впечатлений, принятие существующего ненаучного сознания современной классовой борьбы, которого придерживаются участники, в первую очередь мелкобуржуазные политики, возглавляющие национальные движения и бюрократизированные рабочие движения. Наложение этой теоретической ошибки на предположение о том, что Кастро и другие являются “стихийными” [natural] марксистами [как утверждают Хансен и СРП], служит лишь подтверждением того, что соответствующие “теоретики” мало осведомлены о том, как далеко они зашли. Они, по-видимому, предполагают, что периоды максимального революционного напряжения — это те периоды, когда участники массовой борьбы легко и спонтанно приходят к революционным концепциям. Напротив, именно в такие моменты особое внимание уделяется научному сознанию, теории и стратегии, разработанным в борьбе в течение длительного периода.

Суть истории пролетарского революционного движения состоит в сознательном стремлении разработать научную теорию и стратегию, соответствующую этой науке. Все разговоры о “стихийном” развитии марксизма являются нападками на необходимость продолжения этого процесса. Эмпирик верит, что он может изучать различные части социального процесса в том виде, в каком они проявляются изо дня в день. Сложение их вместе даст “реалистичную” или “объективную” общую картину и международную перспективу» [77].

Слотер не выступал за бесцеремонное пренебрежение «фактами». Но это обвинение часто выдвигается прагматиками, которые беспечно не осведомлены о методологии, социальных интересах и даже грубых политических и интеллектуальных предрассудках, которые заставляют их решать, какой «факт» важен или неважен. Мало или ноль внимания уделяется понятиям, которые используются в процессе мышления. Именно к этому общему интеллектуальному недостатку Гегель специально обратился в Науке логики, и на этом Ленин как материалист сосредоточил свое внимание в изучении монументального труда Гегеля. Фундаментальное значение теоретически сознательного (т. е. диалектико-материалистического) мышления, от которого зависит научно-точное отражение объективной реальности, было объяснено Лениным:

«Логика есть учение о познании. Есть теория познания. Познание есть отражение человеком природы. Но это свобода и необходимость не простое, не непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда абстракций, формирования, образования понятий, законов etc., каковые понятия, законы etc. (мышление, наука = “логическая идея”) и охватывают условно, приблизительно универсальную закономерность вечно движущейся и развивающейся природы. Тут действительно, объективно три члена: 1) природа; 2) познание человека, = мозг человека (как высший продукт той же природы) и 3) форма отражения природы в познании человека, эта форма и есть понятия, законы, категории etc. Человек не может охватить = отразить = отобразить природы всей, полностью, ее “непосредственной цельности”, он может лишь вечно приближаться к этому, создавая абстракции, понятия, законы, научную картину мира и т. д. и т. п.» [78]

Слотер, объясняя огромное значение разработки Гегелем диалектической логики, очень старался подчеркнуть идеалистические основы его работы и, следовательно, ее ограниченности. Более того, он предупредил: «Предполагать, что “диалектический метод” может “срезать угол”, сократить и сделать ненужной тяжелую работу [экономического, социального и политического анализа], является ошибкой тех, кто бойко разглагольствует о “применении” диалектики» [79].

Эффективное и научно-обоснованное использование достижений Гегеля в разработке диалектической логики стало возможным только благодаря повороту к материализму, который требовал от Маркса не только философской критики. Как пояснял Слотер:

«Ленин мог основываться не только на философском неприятии Гегеля молодым Марксом, но более основательно на научных экономических и социальных исследованиях, проведенных Марксом в рамках этого поворота к материализму. “Объективный мир, созданный человеком”, представлял собой определенный ряд исторически специфичных социально-экономических формаций, основанных на определенных производственных отношениях. Эти “экономические структуры”, необходимые отношения, в которые люди организовывались для эксплуатации производительных сил, навыков и методов, накопленных всем человеческим опытом, были объективными основами всей человеческой деятельности и, следовательно, любой научной теории этой деятельности. С окончанием спекулятивной философии задача общественной науки или исторического материализма состояла в том, чтобы зафиксировать необходимые связи и противоречия в общественной жизни, начиная со “способа производства материальной жизни”. Сделать рабочий класс сознающим эти противоречия и лучше организовывающим свою борьбу против капитализма, — таков был жизненный труд Маркса, посвященный в значительной степени научному анализу капиталистического общества и его противоречий. Марксисты сегодня должны и имеют возможность дать еще более обогащенный взгляд об отношениях между упадком капиталистического общества, борьбой пролетариата и сознанием или теорией пролетариата в его высшей точке в лице революционной партии. Основной вклад в этом направлении был внесен Лениным в период с 1896 года до его смерти и Троцким в его борьбе против сталинистского перерождения международного коммунистического движения, а затем за создание Четвертого Интернационала в период разрушительного распада империализма между 1922 и 1940 годами» [80].

Невозможно переоценить степень влияния эссе Слотера на кадры Международного Комитета, и особенно на те силы, которые МКЧИ привлек к себе после раскола с СРП. Здесь я обязан упомянуть о значении этого эссе для моего собственного теоретического образования и политического развития. По мере того как дрейф Рабочей революционной партии в сторону оппортунизма Пабло в конце 1970-х и начале 1980-х годов становился все более очевидным, вопрос о взаимосвязи между этим ретроградным развитием и возвращением Хили к псевдо-гегельянскому неверному толкованию Философских тетрадей Ленина приобрел большое значение. На мои растущие сомнения в обоснованности подхода Хили — фактически, убеждение в том, что его лекции и статьи по поводу 38-го тома были ошибочными и должны быть подвергнуты всесторонней критике, — сильно повлияло мое перечитывание эссе Ленин о диалектике осенью 1982 года. Я сделал длинные выписки из работы Слотера, к которым добавил, в целях выяснения самому себе, свои собственные комментарии.

Оценивая подход Слотера к изучению Тетрадей Ленина, я писал:

«Слотер, правильно подчеркивая огромную важность изучения Лениным Логики Гегеля, не делает никаких уступок идеализму Гегеля, то есть он не пытается смягчить фундаментальное различие между Лениным-материалистом и идеалистом Гегелем. Ленин, сторонник материализма, усвоил все рациональное в Логике Гегеля, чтобы обогатить материалистическую диалектику. Таким образом, Слотер соответствующим образом отмечает критические замечания Ленина, то есть те, которые направлены против идеализма Гегеля:

“Мистик-идеалист-спиритуалист Гегель (как и вся официальная, клерикально-идеалистическая философия наших дней) превозносит и оправдывает мистицизм, идеализм в истории философии, игнорируя и пренебрегая материализмом”.

Характерной чертой подхода Слотера, в отличие от подхода ДХ [Джерри Хили], является его демонстрация того, что вся работа Ленина была проникнута диалектическим методом. Следовательно, изучение Лениным вопроса о логике было направлено на углубление его понимания того, как логика вопроса диалектически отражается в мышлении. Диалектика == как движение во внешнем мире, во всех явлениях, выражается через понятия…

Слотер признает, что научное исследование является sine qua non [непременным условием] диалектического материалистического метода. Это полностью в духе Маркса и Энгельса. Философские категории не могут вытеснить это исследование, поскольку они не могут обеспечить содержание из своего собственного самодвижения. Сознательное развитие диалектического метода — это работа науки, которая занимается открытием законов движения всех явлений и их универсальной взаимосвязи. Слотер также связывает это с развитием науки о революционной политике, устанавливая преемственность работы Ленина, в частности, в борьбе Троцкого против сталинистского перерождения СССР. Этот важнейший элемент почти не упоминается в статьях ДХ [Джерри Хили]; и в той мере, в какой он упоминается, он просто предназначен для представления его упрощенной версии гегелевской диалектики, а не для анализа реального развития материалистической диалектики Троцким. Что касается первого вопроса, т. е. необходимости реального научного исследования, ДХ предполагает, что абстрактное воспроизведение категорий делает это излишним, поскольку самодвижение мысли дублирует категории, посредством которых движется “правильная” мысль (как утверждает Ильенков). Отсюда возможность “быстрых” практик, которые неизбежно вытекают из диалектики абстрактных понятий. Результатом этого метода неизбежно является некритическое восприятие впечатлений, которые ошибочно интерпретируются как диалектический поток понятий. Таким образом, человек непрерывно поздравляет себя с тем, что он пришел к “правильной” мысли в правильной последовательности. Предпосылкой всей этой процедуры является простое тождество материи и мысли. Вместо диалектики мышления, отражающей (посредством сложного процесса и приближения) диалектику вещей, ментальная диалектика рассматривается равной материальной диалектике (или, точнее: диалектическая материя и ее отражение в мышлении понимаются как единый и недифференцированный процесс)» [81].

В общей оценке значения Ленина о диалектике я пришел к следующему выводу:

«Работа Слотера, опубликованная первоначально в 1962 году, стала крупным вкладом в борьбу за диалектический материализм в рамках троцкистского движения, и по сей день она остается, возможно, лучшим изложением общих особенностей диалектического метода. Нет никакой попытки затемнить роль диалектики претенциозным и мистическим языком. Центральные моменты ясны: человек мыслит с помощью понятий, но эти понятия не являются фиксированными, а отражают постоянно меняющуюся реальность. Развитие наших революционных концепций является отражением изменений в материальном мире, в суть которых проникает партия в ходе своей борьбы за подготовку и руководство социалистической революцией. На каждом этапе своей революционной деятельности в постоянно меняющемся капиталистическом мире, марксистская партия стремится раскрыть внутренние законы мирового кризиса. Диалектическое движение должно быть извлечено из самого мира и выражено в понятиях, к которым приходят только в результате длительной научной работы.

Книга по-прежнему заслуживает тщательного изучения товарищами» [82].

Даже по прошествии 39 лет я придерживаюсь той же самой рекомендации.

СРЛ осуждает предательство троцкизма СРП

Изучение Слотером Философских тетрадей Ленина усилило борьбу СРЛ против ревизионизма. 21 июля 1962 года Национальный комитет СРЛ опубликовал заявление «Троцкизм предан: СРП принимает политический метод паблоистского ревизионизма», главным автором которого был Слотер. Это не оставляло сомнений в том, что СРЛ не согласится на воссоединение без выяснения причин раскола 1953 года и его последствий. Она отвергла утверждение о том, что предполагаемые успехи режима Кастро, который пришел к власти без независимого движения рабочего класса, служат основанием для воссоединения с паблоистами. Отправной точкой для разработки стратегии Четвертого Интернационала не могла быть Куба. Акцент СРП на Кубе, настаивал документ, был неправильным. «Мы должны начать, — писал Слотер, — с необходимости создания ленинских партий в каждой стране и в первую очередь победить ревизионизм» [83].

Паблоистская доктрина политической капитуляции была несовместима со строительством секций Четвертого Интернационала:

«Капитуляция перед центристами или “движущимися влево течениями” на данном этапе равносильна предательству в большем масштабе, чем в 1953 году. Извинения за немарксистское руководство, утверждения о том, что мелкобуржуазное руководство может стать марксистским “естественным образом” благодаря давлению “объективных сил”, — все это угрожает разоружить рабочий класс, дезориентировав марксистское руководство. Если сейчас произойдет капитуляция перед центристами, не позволив рабочему классу порвать с социал-демократической, сталинистской и профсоюзной бюрократией, то ревизионисты будут нести ответственность за огромные поражения рабочего класса» [84].

Британские троцкисты выступили с предупреждением: «Социалистическая рабочая лига не готова пойти по пути с этим ревизионизмом и будет бороться с ним до конца» [85]. Это предупреждение было подкреплено редакционной статьей в журнале Labour Review:

«В этот момент группы, которые раньше гордо хвастались тем, что они остались ортодоксальными троцкистами, ищут пути и средства объединиться с Пабло. Они по-попугайски повторяют: “Забудем прошлое! Давайте не будем обсуждать политические причины раскола 1953 года с паблоизмом”…

Эта новая группа ревизионистов желает и нас убедить писать историю в этом ключе. В 1953 году у нас был глубокий разрыв с Пабло, теперь все это забыто, это был кошмарный сон; этого никогда не было. Забудем прошлое, будем видеть только “новую реальность”. Этот позорный отказ от троцкистской теории представляет собой новый удар ревизионизма против марксистского движения…

Из этого обсуждения ясно одно: оно покажет, что между марксистами и ревизионистами не может быть единства. Социалистическая рабочая лига ни при каких обстоятельствах не будет участвовать в таком политическом мошенничестве. Мы готовы обсуждать и сотрудничать со всеми теми, кто называет себя троцкистами и кто готов говорить и сотрудничать с нами. Но мы никогда не согласимся на единство на организационной основе без адекватных политических разъяснений» [86].

Оппортунизм и эмпиризм и раскол в Международном Комитете

Джозеф Хансен, главный политический лидер СРП и архитектор ее сдвига к воссоединению с паблоистским Интернациональным Секретариатом, в ноябре 1962 года ответил на публикацию Ленин о диалектике злобной атакой на Социалистическую рабочую лигу и Клиффа Слотера. Документ Хансена, озаглавленный «Куба — лакмусовая бумажка: Ответ ультралевым сектантам», своим отвратительным запахом напоминал филиппику сталинистов. По сути, так оно и было: информация, раскрытая в 1970-х годах Международным Комитетом в ходе расследования убийства Троцкого, установила, что Хансен изначально вступил в СРП в качестве агента советской тайной полиции, ГПУ. Хансен, чей полемический стиль совмещал злобный сарказм с искажениями и прямой фальсификацией, эксплуатировал безразличие к теории и политическое невежество студентов-членов СРП, происходивших из все более благополучных слоев среднего класса. Он высмеивал внимание СРЛ к теории и называл его проявлением психического расстройства. Отказ СРЛ признать, что на Кубе было создано рабочее государство, был, согласно Хансену, результатом странного предубеждения против «фактов». Насмешливым тоном Хансен писал:

«Лидеры СРЛ отказались прислушаться к американским и канадским троцкистам, которые с самого начала внимательно следили за событиями на Кубе [как будто СРЛ этого не делала!]. Они отказались прислушаться к латиноамериканским троцкистам, которые были лично знакомы с развитием и результатами Революции как у нее на родине, так и на всем континенте. Они с презрением относятся к выводам, к которым пришли другие троцкисты во всем мире. В чем причина такого упорного нежелания признать очевидные события? Самое странное, что лидеры СРЛ сами понимают, что они отказываются признавать факты; они превратили это в добродетель и даже возвели это в философию. Их рассуждение очень простое: распознавание фактов характерно для эмпиризма; марксизм противостоит эмпиризму; поэтому, как марксисты, мы отказываемся признавать факты» [87].

Оценка других «троцкистов» относительно Кубы — является ли она «рабочим государством» или нет, — никоим образом не может быть проверена без тщательного изучения вопроса о классовой природе кубинского государства. Во времена Троцкого миллионы людей считали Сталина политическим наследником Ленина, Советский Союз — раем для рабочих, а подсудимых Московского процесса — виновными. Это не помешало Троцкому осудить Сталина как контрреволюционера, охарактеризовать Советский Союз как выродившееся рабочее государство и призвать к политической революции для свержения бюрократического режима. Более того, представить абсурдный силлогизм, построенный Хансеном («распознавание фактов характерно для эмпиризма; марксизм противостоит эмпиризму; поэтому, как марксисты, мы отказываемся признавать факты»), в качестве адекватного изложения аргументации СРЛ, было политической провокацией.

Хансен направил острие сарказма на брошюру Слотера Ленин о диалектике. Цитируя вводное предложение Слотера: «Тетради Ленина о Гегеле могут показаться неясными и не очень актуальными предварительными занятиями, когда во всем мире происходят большие события», — Хансен язвительно пошутил по поводу «оригинального академического языка, который оказался таким увлекательным для читателей этой статьи», и продолжил:

«Изучение этого блестящего отрывка стоит затраченных усилий, поскольку оно раскрывает теоретический метод, используемый лидерами СРЛ в отношении кубинской революции и многого другого в современном мире. Мы отмечаем уточняющее предложение: “Конечно, каждая наука основана на фактах”. Автора следует поздравить с признанием этого; это благоприятный признак, по крайней мере, присутствует определенное признание того, что материальный мир действительно существует. Мы даже можем наградить его медалью за мудрое замечание о том, что различные науки охватывают разные области, что в этих областях факты имеют разный порядок важности и что задача науки — раскрыть их значение и значение отношений между ними, чтобы мы могли их использовать…

Ошибка Слотера состоит в том, что он создает абсолютную пропасть между эмпиризмом и марксизмом, упуская то, что у них есть общего. Короче говоря, он виновен в прямолинейном, механическом мышлении по этому вопросу. Тем не менее мы просим, чтобы виновного не судили строго, чтобы учли смягчающие обстоятельства. Не часто нам удается видеть, как британский метафизик демонстрирует, что тяжелый механизм академического обучения можно так точно контролировать, что он способен доказать такую мелочь, как то, что факты не идут в счет? И Философские тетради Ленина используются как источник информации для этого механизма! Это лучше, чем раскалывать грецкий орех механическим молотом».

Этот ответ мог быть написан только человеком, лишенным интеллектуальной связи с философской азбукой марксизма. Утверждение о том, что марксизм и эмпиризм имеют общую основу в их взаимном принятии «фактов» — и что эмпиризм, «систематически проводимый» [88], является методом марксизма, — просто замалчивает фундаментальное различие между идеализмом и материализмом. Идеалисты, конечно, признают «факты». Но чего они не признают, так это того, что «факты» являются абстракциями реальности, существующей независимо от человеческого сознания. Именно на этом вопросе Ленин сосредоточил свою атаку против махизма в Материализме и эмпириокритицизме.

Хансен продолжал утверждать, что отказ определить Кубу как рабочее государство был равнозначен отказу от ее защиты от американского империализма. На долгие годы эта возмутительная ложь стала основным оружием в арсенале паблоистских осуждений Социалистической рабочей лиги и Международного Комитета.

Ответ СРЛ Хансену был дан в заявлении, опубликованном ее Национальным комитетом 23 марта 1963 года. Его главным автором был Клифф Слотер, а помогал ему Майк Банда. Слотер начал с того, что отверг ссылку Хансена на «последовательный материализм» как «чистую чушь»:

«Эмпиризм и его трансатлантический собрат, прагматизм, отказываются признать возможность ответа на вопрос: “Какова природа объективно существующего мира?” Таким образом, они оставляют открытым путь субъективному идеализму, который объясняет мир только в терминах разума. Эмпиризм, игнорируя историю философии, отвергает диалектическую теорию познания как “метафизику”. Только диалектико-материалистическое воззрение может объяснить мир, потому что оно включает в себя материалистическое объяснение развития наших концепций, а также материального мира, который они отражают. Эмпиризм должен быть отвергнут, а не сделан “последовательным”. У этой методологической ошибки Хансена есть много сторон» [курсив в оригинале, 89].

Грубое обращение Хансена с важнейшими вопросами марксистской философии и метода напомнило об опасениях, высказанных Троцким во время фракционной борьбы 1939–40 годов по поводу низкого теоретического уровня Социалистической рабочей партии. Слотер указал, что Троцкий «предупреждал СРП в своих последних работах, что они должны поощрять решительную борьбу на теоретическом фронте против “американской” философии прагматизма, новейших проявлений эмпиризма; без этого в США не будет настоящего марксистского развития. Сегодня Хансен и Кэннон подтверждают правоту предупреждения Троцкого от обратного» [90].

В качестве примера этого подтверждения Слотер проанализировал реакцию Кэннона на недавний «кубинский ракетный кризис», который в октябре 1962 года поставил Соединенные Штаты и Советский Союз на грань ядерной войны. Обнаружив в результате наблюдательных полетов высотных самолетов-шпионов U-2, что Советский Союз разместил на Кубе баллистические ракеты, администрация Кеннеди потребовала их немедленного демонтажа и вывоза из страны. Президент Джон Ф. Кеннеди приказал ввести блокаду Кубы и объявил, что все советские грузовые суда, приближающиеся к острову, будут остановлены, взяты на абордаж и осмотрены американскими военно-морскими силами. Любое советское судно, которое откажется от досмотра и нарушит блокаду, будет обстреляно.

В течение почти двух недель мир стоял на грани военного конфликта, грозящего применением термоядерного оружия Соединенными Штатами и Советским Союзом. За пять минут до катастрофы Никита Хрущев, который через шесть лет после своей «Секретной речи» все еще находился у власти, объявил, что советские ракеты будут выведены. Администрация Кеннеди пообещала, что не будет вторгаться на Кубу. Угроза немедленной ядерной войны отступила.

31 октября 1962 года, всего через несколько дней после того, как Советский Союз объявил о выводе ракет, Джеймс П. Кэннон — ему было тогда 72 года и жил он в Лос-Анджелесе, сняв с себя большую часть своих партийных обязанностей, — отправил письмо своему преемнику на посту национального секретаря Фаррелу Доббсу. Оценка им кризиса и его исхода состояла из банальных полупацифистских пошлостей, которые были равнозначны апологии действий Советского Союза, сочетавших безрассудный авантюризм с жалкой трусостью. Проанализировав действия администрации Кеннеди, Кэннон писал:

«Перед лицом этих прямых и непосредственных угроз миру на земле и кубинской революции Хрущев отступил, согласился вывести ракеты и демонтировать базы под наблюдением ООН. В ответ он получил приостановку блокады и публичные заверения в том, что Куба не подвергнется вторжению.

Что еще можно было сделать в данных обстоятельствах? Было бы безрассудно рисковать развязыванием термоядерной войны и бросать вызов США, собиравшихся прийти и уничтожить кубинские базы, — ввиду очевидной решимости Вашингтона пойти на все, если это необходимо.

По нашему мнению, Хрущев благоразумно отступил от такой развязки, тем самым на время спасая мир от войны, а кубинскую революцию — от нападения превосходящих сил. Но время имеет решающее значение!

Отступление было неизбежным, и уступки, из того, что мы знаем о них, не были существенными. Те, кто судит иначе, должны сказать нам, каким альтернативным курсом мог бы следовать Хрущев на военном и дипломатическом фронтах в этот мучительный момент принятия решения. Должен ли был Хрущев нарушить эмбарго или наотрез отказаться от вывода ракетных баз?..

Мрачным фактом было то, что хотя Советский Союз и Куба имели оружие, над их головами висело и было готово к применению еще более грозное оружие. По этой причине мы не считаем, что курс Хрущева был неверен на уровне военного дела и государственных отношений…

Несмотря на радостные заявления американской прессы о том, что твердая позиция Кеннеди преподала суровый урок и нанесла серьезный урон “советской агрессии”, люди, не затронутые империалистической пропагандой, я полагаю, вздохнули с облегчением по поводу урегулирования и поблагодарили Хрущева за его здравомыслие. Бертран Рассел и Неру высказались в том же духе» [91].

Слотер подвергнул письмо Кэннона язвительному анализу, написав, что оно может послужить «образцом прагматического метода. Посвятив всю жизнь борьбе за революционный марксизм, особенно против сталинизма, он отрицает всю эту карьеру на двух страницах, защищая политику, которую должен оправдать жалкий “теоретический” очерк Хансена: «Что еще он [Хрущев] мог сделать в данных обстоятельствах?» — спрашивает Кэннон» [92].

Рассмотрев «обстоятельства», приведенные Кэнноном, как указано выше, Слотер ответил:

«Кэннон заменяет классовый анализ социальных сил и политических тенденций прагматическими предписаниями. Так называемые “данные обстоятельства” (эквивалент “фактов” Хансена) являются продуктом политики классового сотрудничества Хрущева и сталинистской бюрократии по отношению к американскому империализму. Мы должны дать оценку Хрущеву и сталинистской бюрократии в их отношении к американскому империализму. Мы должны дать оценку поведения Хрущева как части процесса, который породил эти обстоятельства. Только таким путем марксисты могут выработать свою политическую программу в отношении других классовых тенденций» [курсив в оригинале, 93].

Слотер дал краткое объяснение связи прагматического метода Хансена и СРП с их растущим сдвигом в сторону оппортунизма:

«Действительно, письмо Кэннона о Кубе иллюстрирует классовую роль эмпиризма и прагматизма, тех тенденций в философии, которые принимают “данный факт” и т. д. Неизбежно это принятие становится тем, что Троцкий однажды назвал “преклонением перед свершившимся фактом”. По сути, это означает принятие форм сознания, свойственных тем, кто адаптирован к существующей структуре, таким как бюрократия в СССР и рабочее движение. Они развивают свои идеи как способы объяснить и оправдать свое собственное положение между капитализмом и рабочим классом. Оправдание Кэнноном Хрущева, как и недавнее выступление Мурри Вейса (Murry Weiss) в оправдание сталинистской бюрократии, а также постоянное избегание вопросов о политической революции и создании революционных партий в рабочих государствах представителями СРП и паблоистами, являются отказом от принципиальной революционной политики, вытекающей из отказа от диалектического материализма в пользу эмпиризма. Диалектический анализ настаивает на том, чтобы рассматривать факты в контексте целого ряда взаимосвязанных процессов, а не как законченные, независимые сущности, в отношении которых необходимо принимать “практические” решения. В сфере политики это означает рассматривать каждую ситуацию с точки зрения развития международной классовой борьбы, оценивать политику различных политических сил в отношении данной ситуации с точки зрения их отношения к этим классовым силам и ко всему их предыдущему курсу. Вот почему бессмысленно ставить кубинскую проблему так, как ее ставит Кэннон: “Что еще он мог сделать в данных обстоятельствах?” Доведенный до логического завершения, этот тип аргументов может быть использован для оправдания чего угодно. Не удивительно, что как только осознается степень этого теоретического отхода от марксизма, Кэннон произносит абсурдную фразу вроде такой: “... люди, не затронутые империалистической пропагандой, я полагаю, вздохнули с облегчением по поводу урегулирования и поблагодарили Хрущева за его здравомыслие. Бертран Рассел и Неру высказались в том же духе ”. Кто бы мог подумать, что в то же самое время Неру возглавляет правительство, вовлеченное в вооруженный конфликт при поддержке империалистов против Китайской Народной Республики? В ходе этого конфликта были проведены массовые аресты индийских коммунистов. В то же время Хрущев продает советские истребители индийскому правительству! Без сомнения, Неру похвалил Хрущева (а также Кеннеди и [премьер-министра Великобритании Гарольда] Макмиллана) за эту практическую “мудрость”. Возможно, Кэннон скажет: “Что еще он мог сделать в данных обстоятельствах?” Метод Кэннона приводит к этой цели не путем логического развития, а потому, что силы, апологетом которых он становится, в действительности связаны с империализмом и его нынешними потребностями. Ни троцкизм, ни любая другая фаза в развитии марксизма и рабочего движения не исключены из законов истории. Как только теоретическое развитие прекращается, тогда движение подчиняется доминирующим идеологиям своего времени, каким бы постепенным и незаметным ни был процесс адаптации — и какими бы почтенными ни были “кадры”» [курсив в оригинале, 94]

Это была уничтожающая критика, которая обнажила суть взаимосвязи между прагматическим методом и оппортунистической политикой. Однако в этой расширенной цитате одна фраза вызывает ретроспективную озабоченность в свете искажения диалектики Рабочей революционной партией десять лет спустя. Слотер говорит об «отказе от принципиальной революционной политики, вытекающей из отказа от диалектического материализма в пользу эмпиризма» [курсив добавлен]. Позже в документе Слотер снова напишет о «поддержке слуг империализма, которая вытекает из отказа от диалектического метода» [курсив добавлен, 95].

Поворот СРП к перегруппировке в 1957 году и почти одновременно к воссоединению с паблоистами не просто «вытекал» из ложного метода. Более существенный ответ на отказ СРП от троцкизма должен быть найден в объективных социальных и политических условиях и классовом давлении, к которому приспосабливалась партия. Их проявлением стало обращение к прагматизму. Однако до пересмотра марксизма британской РРП было еще далеко. В 1963 году акцент на ложном методе и его последствиях в политике СРП был совершенно законным. Концентрирование СРЛ на методе в тот момент не использовалась, как это было в более поздний период, для того, чтобы избежать тщательного изучения политических вопросов.

Более того, Слотер четко связал ложную методологию и рост оппортунистических тенденций со вполне реальным классовым давлением:

«По нашему мнению, пересмотр троцкизма со стороны Пабло, приведший к расколу в 1953 году и теперь проявляющийся в оппортунистической политике в отношении передовых стран, рабочих государств и колониальных стран, был политической капитуляцией перед силами, которые стоят между рабочим классом и свержением империализма. Мощь советской бюрократии и медлительность европейских и американских рабочих движений в разрешении кризиса руководства в 1930–1940-х годах оказали влияние на идеи Пабло и его группы в пользу не научного и классового, а импрессионистского истолкования. Этот отказ от диалектического метода и от классового критерия в анализе общества и политики привел к выводу, что следующий исторический этап борьбы против капитализма возглавят силы, отличные от пролетариата, организованного вокруг революционных марксистских партий» [96].

СРП была неспособна каким-либо принципиальным образом ответить на аргументы СРЛ. Воссоединение СРП с паблоистским Интернациональным Секретариатом, переименованным в Объединенный Секретариат, было завершено в июне 1963 года.

В июле 1963 года британская и французская секции Международного Комитета провели встречу для оценки политических причин и будущих последствий раскола. Эта оценка, опубликованная в Labour Review летом 1963 года в качестве манифеста, была озаглавлена «25 лет спустя», установив тем самым историческую связь борьбы с паблоизмом с основанием Четвертого Интернационала в 1938 году. Манифест начинал с обзора ситуации в мире:

«Прошло четверть века. Это был период беспрецедентных перемен. Старые империи рухнули. Возникли новые государства.

Империализм, ослабленный войной, вынужден был совершить стратегическое отступление, передав старые территории новым слугам, таким как Неру, Нкрума и Бен Белла. Национально-освободительное движение распространилось на Африку и Латинскую Америку.

Малодушные, скептики и импрессионисты, которые пытались пересмотреть “Переходную программу”, настаивают на том, что с 1938 года в империализме и сталинизме произошли фундаментальные изменения.

Некоторые отвернулись в конце войны от построения Четвертого Интернационала, заявив, что военное опустошение, крах производства, голод и хаотические условия в Европе означали, что рабочий класс деклассирован, что борьба откладывается на века, а социалистическая революция отложена.

Затем ревизионизм принял новое обличье, когда империализм, благодаря предательству сталинизма и социал-демократии, смог восстановить свою систему в Европе.

Тенденция, возглавляемая Пабло, развилась в Четвертом Интернационале и поставила под вопрос движение и его “Переходную программу”. Эта тенденция пришла к выводу, что революционные условия сделают руководство революционным, независимо от его происхождения и предыдущих событий.

Она утверждала, что сталинистская бюрократия не сможет предавать так же, как до войны.

Международный Комитет был создан в 1953 году для борьбы против ревизионистов и за построение Четвертого Интернационала на основе “Переходной программы” в лучших традициях Первого и Третьего Интернационалов.

Мы недвусмысленно заявляем, что только всемирная партия марксистов — Четвертый Интернационал, основанный Троцким, — может привести угнетенных к свержению разлагающегося империализма. Его программа основана на международном и историческом опыте угнетенных в их борьбе за освобождение.

Никакое другое руководство не может предложить человечеству выход» [97].

В манифесте подчеркивалась центральная роль борьбы против пересмотра революционной программы:

«С момента своего зарождения марксистскому движению пришлось вести борьбу не на жизнь, а на смерть против ревизионистских тенденций. В более раннюю эпоху ревизионизм представлял собой давление мелкой буржуазии города и деревни непосредственно на рабочее движение.

Однако сегодня это давление сосредоточено в рабочей бюрократии, которая в той или иной степени интегрирована в капиталистическую государственную машину и надстройку мирового империализма.

Ревизионисты сегодня — это все те, кто поддается давлению капитализма, приспосабливая теорию и практику марксистского движения к существующим бюрократическим руководствам.

Что характеризует все разновидности ревизионизма сегодня, так это их отрицание или недооценка роли международного рабочего класса как единственной независимой и революционной социальной силы, способной освободить человечество. Для этих людей рабочий класс перестал быть субъектом истории и стал ее презираемым и пассивным объектом.

Таким образом, марксистское движение сегодня ни на мгновение не может игнорировать ревизионистские идеи и тенденции. Не только освобождение рабочего класса, но и само его существование как независимой силы гарантировано только в той мере, в какой ведется непримиримая война против ревизионизма.

Именно поэтому Международный Комитет отказался участвовать в недавней конференции по “объединению”, созванной паблоистскими ревизионистами в Италии.

Вот уже десять лет идет непрерывная борьба с паблоистским ревизионизмом. Некоторые люди в Европе и Америке, которые поддерживали нас ранее, изменили свои представления о Пабло и паблоизме в течение последнего десятилетия.

Мы этого не сделали. Паблоизм представляет для нас развитую форму центристского перерождения среди части троцкистского движения» [98].

С замечательной проницательностью манифест обвинил партию «Ланка Сама Самаджа» на Шри-Ланке, увидев в ней пример вероломного воплощения оппортунизма, пропагандируемого паблоизмом:

«Наиболее поучительным примером оппортунистического перерождения, которому помог, если не вдохновил, Пабло, является партия “Ланка Сама Самаджа” на Цейлоне (LSSP). В 1954 году, во время раскола в Четвертом Интернационале, лидеры этой партии заняли двусмысленную позицию.

(Всего за несколько месяцев до этого меньшинство, выступавшее в поддержку политики Пабло, откололось от LSSP. Лидеры, однако, отказались сделать какие-либо политические выводы из этого раскола).

В свою очередь Пабло активно поощрял оппортунизм лидеров LSSP, которые сегодня заменили свои революционные претензии самым раболепным ползанием перед буржуазными партиями и режимами. Следует отметить, что в 1960 году LSSP была готова сформировать коалиционное правительство с г-жой Бандаранайке и буржуазной Партией Свободы Шри-Ланки.

Эти лидеры — мелкобуржуазные шарлатаны, маскирующиеся под марксистов. Если кто-то сомневается в этом, пусть прочтет “Переходную программу” о задачах Интернационала и сопоставит ее с политикой LSSP» [99].

Ровно через год LSSP оправдала предупреждения МКЧИ, войдя в состав буржуазного коалиционного правительства Бандаранайке. Это было предательством исторических масштабов, которое затем имело разрушительные последствия для всех слоев рабочего класса Шри-Ланки.

Наконец, в манифесте были рассмотрены проблемы и задачи, стоявшие перед Международным Комитетом:

«Международный Комитет всегда выступал за единство Четвертого Интернационала и боролся против любых попыток расколоть движение и уничтожить его кадры. Недавнюю конференцию в Италии следует рассматривать не как “объединение”, а как политическое продолжение раскола, начавшегося в 1953 году.

Реальное единство Четвертого Интернационала может быть достигнуто только при соблюдении правильного метода, твердых принципов и проверенной программы. Единство, основанное на путанице, — которое не основывается на убеждении построить мировое марксистское лидерство в конкуренции со всеми другими тенденциями, — такое единство — это гнилая веревка.

“Это троцкистская эпоха”, — говорят ревизионисты. Но в этом хвастливом идиотизме нет ни уверенности, ни оптимизма. Эта фраза передает настроение тех, кто успешно приспособил свою политику к потребностям мелкобуржуазных националистов и левых реформистов.

Интернационал Пабло не имеет будущего, потому что он базируется на мелкой буржуазии — социальной группе без какого-либо исторического будущего. Мы с оптимизмом смотрим на Интернационал, потому что мы опираемся на рабочий класс и классовую борьбу, которая идет во всем мире.

Мы говорим, что это троцкистская эпоха, не потому, что какой-то необратимый процесс делает ее таковой, а потому, что мы построим мировую партию на основе твердого, принципиального, независимого вмешательства рабочего класса в борьбу.

Борьба за создание Четвертого Интернационала неотделима от борьбы с ревизионизмом. “Четвертый Интернационал отметает знахарей, шарлатанов и непрошеных наставников морали”.

Мы обращаемся ко всем тем, кто хочет построить подлинное коммунистическое руководство рабочего класса; мы обращаемся ко всем тем, кто борется за “Переходную программу”, всем тем, кто принимает основополагающее положение Учредительной конференции о том, что кризис руководства может быть разрешен только посредством сознательной деятельности Четвертого Интернационала» [100].

Беспринципное воссоединение СРП с Интернациональным Секретариатом ознаменовало собой эскалацию гражданской войны в рамках Четвертого Интернационала, разразившуюся за десять лет до этого. Борьба, которую вело руководство СРЛ, имела всемирно-историческое значение, поскольку она предотвратила уничтожение Всемирной Партии Социалистической Революции, основанной Троцким 25 годами ранее. Более того, политические уроки этой борьбы, зафиксированные в чрезвычайной важности документах, написанных в период с 1961 по 1963 год, должны были сыграть решающую роль в последующем развитии новых секций Международного Комитета, которые были построены на основе принципов, отстаивавшихся руководством СРЛ. Огромный вклад, внесенный Джерри Хили, Майклом Бандой и Клиффом Слотером, является непреходящим элементом их наследия, который нельзя игнорировать при честной оценке их исторической роли.

Роль Клиффа Слотера в десятилетии, последовавшем за расколом в Международном Комитете в 1963 году, станет темой второй части этой политической биографии, которая появится позже осенью.

Примечания:

[73] Labour Review, September-October 1957, Vol. 2, No. 5, pp. 136–147.

[74] Labour Review, Volume 7, Number 1, Spring 1962, p. 33.

[75] Ibid., pp. 35–36.

[76] Ленин В.И., «Экономическое содержание народничества». ПСС, изд-е 5-е, том 1, стр. 418.

[77] «‘The Theoretical Front’, Lenin’s Philosophical Notebooks, Second Article» Labour Review, Summer 1962, Vol. 7, No. 2, pp. 77–78.

[78] Ленин В.И., ПСС, изд-е 5-е, том 29, стр. 163–164.

[79] «‘The Theoretical Front’, Lenin’s Philosophical Notebooks, Second Article» Labour Review, Summer 1962, Vol. 7, No. 2, p. 78.

[80] Ibid., pp. 76–77.

[81] David North, Notes on Lenin on Dialectics, October 1, 1982 [unpublished typed manuscript].

[82] Ibid.

[83] «Trotskyism Betrayed: The SWP accepts the political method of Pabloite revisionism», Trotskyism Versus Revisionism, Volume Three (London: New Park, 1974), p. 238.

[84] Ibid., pp. 238–39.

[85] Ibid., p. 239.

[86] «Against Revisionism», Labour Review, Volume 7, No. 2, Summer 1962, p. 41.

[87] «Cuba, the Acid Tes», Trotskyism Versus Revisionism, Volume Four (London: New Park, 1974), p. 23.

[88] Ibid., p. 25.

[89] Ibid., p. 76.

[90] Ibid.

[91] «Letter from James P. Cannon to Farrell Dobbs, October 31, 1962», Trotskyism Versus Revisionism, Volume Four, pp. 72–73.

[92] «Opportunism and Empiricism», Trotskyism Versus Revisionism, Volume Four, p. 77.

[93] Ibid., pp. 77–78.

[94] Ibid., pp. 78–79.

[95] Ibid., p. 87.

[96] Ibid., p. 97.

[97] «Manifesto of the International Committee of the Fourth International», Labour Review, Summer 1963, Volume 7, Number 5, pp. 165–66.

[98] Ibid., p. 168.

[99] Ibid., p. 169.

[100] Ibid., pp. 170–71.